Круг Кинковых заявок на Harry Potter One String fest

[princess-Anora]

Ксенофилиус Лавгуд/Луна Лавгуд, инцест, эпиграф:
"Не плачь, девочка, не плачь, и всё как есть оставь.
Послушай папу - папа ведь, как прежде прав.
Никто тебя не любит - так, как он, никто..."

"Не плачь, девочка, не плачь, и всё как есть оставь.
Послушай папу - папа ведь, как прежде прав.
Никто тебя не любит - так, как он, никто..."


Ксенофилиус Лавгуд очень любит свою маленькую дочь.
Каждый вечер, перед сном, заходит к ней в комнату пожелать спокойной ночи. А иногда, присаживается на кровать, аккуратно задирает тонкую ткань ночной сорочки, с упоением поглаживает шершавыми ладонями нежную детскую кожу, и шепчет странно осипшим голосом:
-Спи сладко, милая.
В такие ночи Луна еще долго не может уснуть, вспоминая горящие глаза отца. Ей сняться кошмары.

Теплые ладони аккуратно исследуют каждый миллиметр тела, влажный язык обводит маленький, розовый сосок.
- Папа… - испуганно выдыхает Луна, пытаясь натянуть одеяло.
Папа больше не разрешает ей спать в сорочке. Говорит, что это вредно. Луна всегда слушается папу.
- Тише, девочка, - одними губами произносит Ксенофилиус, опуская одну руку между тонких ножек, а второй закрывая маленький рот дочери. – Ты уже взрослая, должна кое-что узнать…
Пальцы, грубо цепляют резинку простых хлопковых трусиков, тянут вниз, осторожно, словно боясь причинить боль, раздвигают нежные складочки, проскальзывают внутрь.
Зрачки Луны расширяются, и она хочет сдвинуть ноги, но отец строго смотрит на нее и хрипло шепчет:
- Луна! – а затем ласково добавляет. - Потерпи, так надо…
И Луна готова терпеть, чтобы не расстраивать папу.
Пальцы все глубже ныряют в горячую, влажную плоть, заставляя девочку зажмурить глаза и молиться, чтобы это все быстрее закончилось. На подушку капают слезы.
Ксенофилиус чувствует, что еще немного, и он кончит прямо в штаны, как сопливый подросток.
Скрипит расстегнутая ширинка.
- Не плачь. Сейчас будет немного больно, милая… - предупреждает он, крепче зажимая рот дочери.
Луна чувствует, как что-то твердое и пульсирующее уперлось ей в бедро.
Обливейт…

Всего лишь кошмар, ведь, правда?...


Люциус Малфой/Гермиона Грейнджер. Лишение девственности тростью.

Люциус и сам не знает, зачем так часто приходит навестить эту пленницу.
Садится на шаткий стул у двери, разглядывая рваную одежду, бурые синяки, спутанные волосы, бледную кожу и горящие огнем глаза маленькой грязнокровной шлюхи.
Она всегда молчит, закусив губу до крови, и терпит круциатус, зажмурив глаза.
Хрипло дышит, привалившись спиной к сырой стене темного подвала, и смотрит на него с отвращением. Будто это он только что корчился в судорогах на грязном полу, а не она.
- Грязнокровная мразь, - сухо цедит сквозь зубы Малфой, заворожено разглядывая оголенное плечо с тонкой царапиной. – Дешевая потаскуха. Я сделаю тебя своей рабыней. И ты будешь умолять меня о смерти, - страшно шепчет Люциус.
В полумраке зловеще блестит металлическая трость.

Позже, он будет вспоминать ее тонкие кисти, расширенные в боли глаза, темные соски и сжатые зубы. Будет чувствовать под пальцами тонкую кожу, спутанные волосы, теплую кровь, и знать, что еще не раз спуститься в холодное подземелье. Она ведь так и не закричала в ту ночь.